Моросил унылый февральский дождик.
Подняв воротник ватника, я сидел в блиндаже, наспех выкопанном на сочинском пляже и накрытом лежаками в три наката, прислушивался к шуму прибоя и курил самокрутку из водорослей. Рядом, у тёплой буржуйки, примостились ещё два бойца из городского ополчения, наспех собранного в тревожном ожидании захода в Чёрное море британского суперэсминца «Даймонд», посланного говорить с позиции силы.
Ничего больше противопоставить ударной мощи 114-миллиметрового орудия эсминца, двум его 20-миллиметровым зениткам и одному палубному вертолёту с вертикальным взлётом, Россия, ослабленная смертельными санкциями, уже не могла.
Всю регулярную армию Генштаб РФ, напуганный развёртыванием четырёх многонациональных батальонов НАТО в Прибалтике и Польше, выдвинул на западные рубежи, где армия лихорадочно окапывалась сапёрными лопатками, готовясь к обороне. Авиация без высокотехнологичных украинских запчастей стояла на аэродромах, военные корабли и атомные подлодки стеснялись выходить в море из-за своих дымящих труб, картон всех танков размок под дождём, а стратегические ракеты были ржавыми и безнадёжно устаревшими. Исправно работали лишь одни бензоколонки.
Хмурый, не спавший пятые сутки, замполит заглянул в блиндаж, выдал нам один на троих АК-47, пулемёт «Максим» из местного краеведческого музея, три банки ежей в томатном соусе, фронтовую газету «Курортная правда», сказал: «Держитесь, парни!» и ушёл проверять остальные береговые укрепления.
Ещё у нас была лодка с вёслами, фонариком и двумя гранатами, специально приспособленная для перехвата эсминцев НАТО.
– Других кораблей у меня для вас нет, – выдавая лодку, сказал нам седой контр-адмирал и заплакал.
Я открыл газету и рассеяно прочитал передовицу под названием: «Крепить дисциплину в войсках – первоочередная задача!». В ней говорилось о неком рядовом Тугулове, потомственном охотнике из Улан-Удэ, который, прослышав, что напротив их окопавшейся части бегают какие-то леопарды, взял сапёрную лопатку и ушёл ночью в самоволку, а утром притащил в расположение части изумлённого польского танкиста, пояснив: «Однако леопарда поймал, разделал, а в нём ещё живой человек был. Не успел его зверь переварить, однако». Спасённый поляк непрерывно икал и вздрагивал, а вынуть из его онемевших рук танковый штурвал оказалось задачей не из простых.
Я дочитал, поднялся из блиндажа на пляж, вдохнул свежего морского воздуха и посмотрел в звёздное небо. По небу стремительно двигалась сияющая звёздочка.
– Украинский сверхзвуковой дирижабль с изменяемой стреловидностью гондолы, – услышал я и обернулся.
Ополченец Володя тоже поднялся подышать свежим воздухом и тоже смотрел в небо.
Володя работал сисадмином в супермаркете и хорошо разбирался в военной технике, так как на работе читал все военные сайты подряд. Больше делать в супермаркете ему было нечего, так как тот уже два года торговал только сухарями, водкой и морожеными воробьями. В конце каждого месяца Володя обменивал свои трудодни на талоны на интернет и как-то перебивался.
Из блиндажа высунулась голова ополченца Ашота. В счастливом досанкционном прошлом, когда в России ещё было мясо, Ашот держал шашлычную на центральной набережной. Он поправил съехавшую набок будёновку и взволнованно сообщил, что по рации передали, что в нашем квадрате замечен катер миссии ОБСЕ, который шёл из Мариуполя в Босфор, заблудился и просит причалить к нашему пляжу. Через минуту, в километре от берега взлетела чья-то тревожная красная ракета.
Вскочив в шлюпку-перехватчик мы стремительно погребли к волнорезу. В руках, на всякий случай, я держал гранаты. Метрах в ста мы увидели катер, который стремительно мчался на волнорез со стороны моря.
– Стой, брат! – закричал катеру Ашот, отчаянно размахивая включённым фонариком. – Тут волнорез бетонный и с острыми ракушками!
– Бесполезно, они ничего не видят и не слышат, – грустно сказал я. – Они же из ОБСЕ.
Катер на полном ходу налетел на волнорез, сделал пируэт в воздухе и развалился на части.
Пятеро сотрудников миссии барахтались в воде среди плавающих вокруг долларов, евро и гривен, отчаянно вопя: «Хелп!»
Пришлось вылезать из лодки и брести по пояс в холодной воде, чтобы спасти тонущих людей.
Уже когда они грелись в блиндаже у буржуйки, с аппетитом уплетая ежей в томате, я молча показал им кучу мокрых денег и размокшие благодарственные грамоты от ВСУ за умелую артнаводку и коррекцию.
Они посмотрели на грамоты и сказали, что никаких грамот не видят. Потом присмотрелись и добавили, что деньги видят очень хорошо. Ашот показал им свой здоровенный кулак, спросил: «А это видите?», на что они решительно ответили, что у них дипломатическая неприкосновенность. Потом дружелюбно улыбнулись и вежливо поинтересовались координатами нашего блиндажа. Ашот застонал.
– Ара, оставь их, – вздохнул я. – Это же европейцы.
Всю оставшуюся ночь они перебирали гальку на пляже, раскладывая её по размеру и цвету, и недовольно косились на сисадмина Володю с автоматом.
Утром пришёл усталый замполит, посмотрел на идеальный уложенный пляж, удивлённо присвистнул и сообщил, что мы можем расходиться по домам, так как у эсминца «Даймонд» от слишком тёплой воды сломались обе его турбины "роллс-ройс" и вырубились все системы жизнеобеспечения, включая гальюны. Что суперэсминец стоит посреди Босфора и нехорошо пахнет, отпугивая туристов.
– И на западном фронте сейчас трудно, – сурово добавил замполит, поправляя пулемётные ленты на груди. – Одна наша рота стройбата заблудилась в темноте и случайно захватила Вильнюс. Теперь у них на иждивении два батальона НАТО и куча местных, а в роте почти не осталось ежатины.
Потом он вытряхнул из карманов сотрудников миссии ОБСЕ наворованную ими за ночь гальку, усадил их в полуторку и увёз в пыточные подвалы КГБ.
Я брёл домой и думал: «Как тяжело, когда с твоей страной говорят с позиции силы. Сил никаких нет».
